"После расстрела Берии Маленков все время улыбался"
После смерти Сталина главой советского правительства стал Георгий Маленков, проработавший на этом посту меньше двух лет. Почему выдающийся мастер аппаратных игр потерял должность, к которой стремился на протяжении всей своей политической карьеры? Об этом обозревателю "Власти" Евгению Жирнову рассказал бывший управляющий делами Совета министров СССР Михаил Смиртюков.
Так почему же Маленков лишился главного поста в правительстве? Опыта ему было не занимать — он работал в партийном и государственном аппарате с молодости. А во главе страны и правительства пробыл меньше двух лет.
Формально ему поставили в вину политические просчеты и ошибки. А по сути, товарищи по коллективному руководству страной не простили ему того, что он начал принимать отдельные важные решения, не советуясь с ними. Как Сталин.
Но, возможно, он имел для этого некоторые основания? Ведь его иногда называли прямым наследником Сталина. Существует даже легенда о том, что умирающий вождь пожал ему руку в знак того, что передает ему власть.
Это действительно легенда. Еще рассказывали, что будто бы Сталин незадолго до смерти открыл глаза и свирепо взглянул на Берию. Я на Ближней даче не бывал. Но мне говорили, что Сталин после инсульта в сознание не приходил, ни на кого не смотрел и рук не пожимал. А Маленков, надо сказать, даже внешне не очень подходил на роль сменщика Сталина. Ходил он, правда, в полувоенном френче, похожем на сталинский. Но одинаковая одежда только подчеркивала различия их сложения: Сталин был сухощавым, а Маленков — не по возрасту полным. Они и говорили по-разному. Сталин — негромко, но твердо. А Маленков всегда разговаривал мягко, даже когда произносил самые страшные слова. Кроме того, он всегда старался убедить собеседника в своей правоте — беседовал ли он с рядовым сотрудником Совнаркома или с самим Сталиным. Я был свидетелем одного такого его разговора. В 1943 году меня направили на Центральный фронт, где командующим был маршал Рокоссовский, а представителем Ставки — Маленков. Поздно вечером Маленков по ВЧ-телефону докладывал Сталину обстановку. Все вокруг почтительно слушали. "Хорошо бы,— говорит,— товарищ Сталин, еще полчок самоходок на наш фронт подбросить". Сталин, наверное, ему сказал, что и в других местах техники не хватает. Маленков: "Это верно, товарищ Сталин, это верно, но это как раз то, что нам очень надо было бы,— полчок". И стал приводить аргумент за аргументом в подкрепление своей просьбы. Потом послушал, сказал: "Спасибо, товарищ Сталин", попрощался, положил трубку и, улыбаясь, обратился к нам: "Ну командующий где наш?" Говорят, что он уже отдыхает. Рокоссовский, как мне говорили, вне зависимости от обстановки — есть бой или нет — ложился спать всегда в одно и то же время и очень рано вставал. "Тогда не трогайте его, пожалуйста,— говорит довольный Маленков,— а полчок у нас будет".
То есть Сталин его все-таки выделял из числа других приближенных?
Сталин выделял всех людей, имеющих специальное образование и крепко знающих какое-либо дело. Косыгина он ценил как специалиста в легкой и текстильной промышленности, Тевосяна — как грамотного металлурга, а Маленкова за глубокие знания в энергетике — он ведь окончил МВТУ. Сталин вообще не терпел в своем окружении "чистых партийцев". У него каждый член Политбюро отвечал за конкретную отрасль промышленности и ее состояние. Микоян, например,— за снабжение, торговлю, пищевую промышленность. Берия — за нефтяные и угольные дела. Каганович — за транспорт. И почти все члены Политбюро были заместителями председателя правительства. Те, кого Сталин до Отечественной войны приближал к себе, обязательно проходили своеобразную стажировку в Экономсовете. Был такой орган Совнаркома, который решал абсолютно все вопросы оперативного управления страной, кроме утверждения годового плана и бюджета. Его членами были и Маленков с Берией. На заседаниях, кстати, они всегда садились рядом.
Это тогда образовался союз этих двух политиков?
Я бы не называл их отношения союзом. По-видимому, когда их интересы совпадали, они действовали совместно. А бывало это очень часто. К примеру, обоим было выгодно держать руководящие хозяйственные кадры в постоянном напряжении. Чтобы те не забывали, как говорил Горбачев, "кто есть ху". У Берии это превратилось в своего рода страсть. Он приходил на заседания Экономсовета, а позднее Президиума Совнаркома на 5-10 минут раньше других руководителей. Сядет за стол, оглядится по сторонам и сам себя спрашивает: "Кому бы сегодня выговор влепить?" Вслух! И всегда, черт его возьми, находил жертву. Помню одно заседание по легкой промышленности. Выступает министр Шестаков. Все идет тихо и мирно. Вдруг, оправдываясь за какие-то огрехи, Шестаков говорит: "А она нам электроэнергию не дает". Берия сразу встрепенулся: "Кто она?" — "Электростанция на Москве-реке".— "А министр где?" — кричит Берия. Поднимается министр электростанций: "Он неправду говорит. Мы ему даем электроэнергию. Только он за нее не платит". А Берия вошел в раж и кричит на министра электростанций: "Слушайте, вы где работаете?! Я считаю, как минимум объявить ему строгий выговор и с предупреждением! — А сам улыбается сидит.— Так я говорю? Наверно, правильно?!" Маленков кивает. Остальные, глядя на них, тоже поддакивают.
А Сталин?
Он нечасто бывал на заседаниях правительства. Но во время ужинов в узком кругу всегда раздавал поручения своим соратникам. Когда на следующий день на заседании заканчивались основные вопросы повестки, приближенные к вождю руководители доставали из карманов кто листок, кто обрывок бумажки, на которых за столом записывали указания, и начинали коллективно вспоминать: "Вот товарищ Сталин вчера говорил..." И быстро вместе формулировали проекты решений, а Маленков их записывал. Берия и тут проявлял особое рвение. Считал, что лучше других помнит, что именно приказал Сталин. У него даже пенсне как-то ярче блестеть начинало. Стекла большие, цилиндрами, не такие, как на его фотографиях.
Может, вам стекла от страха большими казались? Не вы один Берию боялись.
Особой боязни у меня не было. Но опасаться — опасался. Помню, в конце 40-х годов как-то вечером Берия вызвал меня и министра торговли Василия Жаворонкова. "Чтобы завтра был готов квартальный план снабжения населения",— говорит. Мы попытались было возражать. Стали доказывать, что обычно план представляется позже и что у нас пока ничего для его составления не подготовлено. Берия посмотрел на нас внимательно и совершенно спокойно говорит: "Чтобы через сутки план был готов. Опоздаете, руки-ноги переломаю". Жаворонков был мужик смелый, в войну успешно руководил обороной Тулы и без войск, рабочими отрядами и полком НКВД, защитил ее от немецких танковых армий. А тут у него руки от страха затряслись. План мы составили к двум часам следующего дня. А в семь вечера его уже утвердили.
Берия обладал такой властью, что мог казнить и миловать министров?
Большую власть они с Маленковым получили не сразу. Вскоре после войны их оттеснили от Сталина руководители нового поколения — "ленинградцы" — Вознесенский и другие. Сталин приказал Берии сосредоточиться на атомных делах, а Маленков за ошибки в руководстве авиационной промышленностью ненадолго потерял большинство своих постов. Но вскоре они отыгрались. Заместитель председателя Госснаба Михаил Помазнев написал письмо в Совет министров о том, что председатель Госплана Вознесенский закладывает в годовые планы заниженные показатели. Для проверки письма была создана комиссия во главе с Маленковым и Берией. Они подтянули к своему расследованию историю с подготовкой в Ленинграде Всероссийской ярмарки, которую руководители города и РСФСР просили курировать Вознесенского. И все это представили как проявление сепаратизма. И получилось, что недруги Маленкова и Берии поголовно враги народа. Потом Сталин постепенно стал отходить от руководства текущими делами, и решение оперативных вопросов, а по сути, управление страной оказалось в руках Маленкова и Берии. По-моему, явочным порядком. После Ленинградского дела остальные члены руководства страны боялись их так, что никто не посмел возразить, когда они фактически взяли в свои руки бразды правления.
В чем это проявлялось?
Решения по всем вопросам принимали три заместителя председателя Совета министров: Берия, Маленков и Булганин. Берия всегда читал документы, которые мы приносили ему на подпись, серьезно и внимательно. Как обычно, находил, к чему придраться, и начинал нас распекать. Пока мы ехали в ЦК, к Маленкову, всего-то несколько минут от Кремля до Старой площади, они успевали созвониться. И Маленков был недоволен теми же самыми документами, что и Берия. "Зачем вы вообще эти вопросы поставили на голосование?" — спрашивает. "Микоян внес этот, а этот — Молотов",— отвечаем. Недовольство Маленкова только усиливалось. "Мало ли что они требуют рассматривать",— говорит. Иногда первым документы просматривал Маленков. И Берия к нашему приезду был в курсе того, какие вопросы он снял. Мнение Булганина значения уже не имело, и он, понимая это, голосовал точно так же, как Берия и Маленков.
А каким образом после смерти Сталина Маленков стал первым лицом партии и государства?
Конечно, все было оформлено решением Президиума ЦК, а затем в советском порядке. Но произошло все, как мне тогда показалось, опять же явочным порядком. В день смерти Сталина нас вызвали к Маленкову, и оказалось, что он занял кабинет Сталина. Там же он начал проводить заседания Президиумов ЦК и Совета министров и вести их.
Но отношения Маленкова с Берией с этого времени стали быстро ухудшаться?
Чувствовалось, что Берия не очень доволен сложившимся раскладом постов. Помню, звонит мне помощник Берии Ордынцев. "Тот,— говорит,— тебя зовет Лаврентий Павлович". Дело в том, что Помазнева, ставшего управляющим делами Совмина, Берия называл "этот", а меня — "тот". Иду. В кабинете Берии сидел насупленный Маленков. Они решали вопрос о переходе на нормальный график работы государственных органов. При Сталине, как известно, вся жизнь страны подстраивалась под его режим дня: работа руководителей учреждений начиналась почти в полдень и продолжалась до поздней ночи. Берия расспросил меня о том, какой должна быть продолжительность рабочего дня и рабочей недели. А Маленков говорит: "Иди, мы тут все сами решим". Зачем Берия меня позвал? Про длительность недели он все знал и без меня. Мне показалось, что Берия хотел продемонстрировать Маленкову, а в моем лице и аппарату, что хозяин положения на самом деле он.
Стремление переделить власть и привело к падению Берии?
Никакого "заговора Берии", о котором так много говорили потом, на самом деле не существовало. Товарищи по Президиуму ЦК арестовали его превентивно. Уж очень они боялись его интриганских способностей. Боялись, что он сможет провернуть что-нибудь эдакое. Но заговор был придуман потом, чтобы как-то объяснить массам, за что арестовали самого верного ученика Сталина.
После устранения Берии с политической арены настроение коллективного руководства изменилось?
Им как будто стало легче дышать. С лица Маленкова в первые месяцы после ареста Берии просто не сходила улыбка. Он вел заседания раскованно, шутил. Решения правительства стали совершенно маленковскими: обстоятельными, но очень многословными. К примеру, до него решение о выделении двух новых самолетов училищу гражданской авиации выглядело бы просто: Минавиапрому изготовить и передать такому-то училищу самолеты. При Маленкове решению предшествовала большая вводная часть: "В целях улучшения подготовки" и т. д. И в самом решении пунктов было раза в два больше: "Обратить внимание на недостаточную заботу о подготовке летного состава" и т. п. Такими же длинными, хотя и дельными, были его выступления и статьи.
Хрущев воспользовался всеобщей расслабленностью и в 1953 году стал первым секретарем ЦК, а в 1955-м сместил Маленкова и с должности главы правительства?
Дело было не столько в Хрущеве, сколько в партаппарате. При Сталине верховной властью в стране был он сам, а текущие вопросы в основном решались в правительстве. После смерти Сталина работники ЦК и секретари обкомов захотели встать над государственным аппаратом и правительством, а Хрущев был только выразителем их интересов. Когда сталинские соратники и в их числе Маленков в 1957 году попытались сместить Хрущева, было уже поздно. Власть в центре и на местах перешла к партийным органам, которые поддерживали Хрущева. Антипартийную группу Молотова, Маленкова и Кагановича разоблачили. Маленков потерял посты заместителя председателя Совета министров и министра электростанций. Его назначили директором ГРЭС в Усть-Каменогорске, затем перебросили в Экибастуз — руководить ТЭЦ.
Вы встречались с ним после его опалы?
Когда ему разрешили вернуться в Москву, он время от времени мне звонил. Просил помочь в решении бытовых проблем. Пенсию всем троим, Молотову, Маленкову и Кагановичу, назначили одинаковую — 300 рублей.
Максимальная для простых пенсионеров была 60 рублей?
Да, но министры получали пенсию в 400 рублей, а зампреды Совмина и секретари ЦК — 500. Так вот Молотову и Кагановичу потом пенсии повышали, а Маленков не просил ни о пенсии, ни о прикреплении к кремлевской столовой. Мы помогали ему с квартирой, с путевками в санаторий. Но встречаться нам не приходилось. Его заявления с просьбами привозили или жена, или дочь Воля. Сам он в Кремле не был больше ни разу. Маленков то ли опасался напоминать новому руководству страны о своем существовании, то ли не хотел напоминать самому себе о том, что он имел и потерял.